Виктор Степанович Тарабыкин

- директор Института клеточной биологии и нейробиологии клиники Шарите (Германия), доктор биологических наук, профессор. Выпуск 1991 года. МБФ.

- Виктор Степанович, почему Вы решили поступать во Второй медицинский?

- Надо сказать, это вышло случайно. Я поступал не один, нас была целая группа приятелей. И мы пришли подавать документы во Второй мед, после того, как не поступили на биофак МГУ. Я вообще врачом не планировал становиться, моим основным призванием была биология. Я тогда не очень горел медициной и не понимал, что медицина и есть часть биологии. Поэтому поступал без особого энтузиазма. Плохо помню прямо сам процесс поступления… Я и узнал о том, что стал студентом Второго меда из телеграммы, находясь уже у себя на Родине в Сибири в городе Ангарске.

-Вы помните свой первый день в Университете?

- Это целая масса впечатлений. У тебя начинается новая эпоха. Ты – вчерашний школьник, вырвавшийся из родительского гнезда. Москвичи они как-то все иначе к этому относились. А тут ты в центре Москвы в одном из лучших медицинских ВУЗов своей страны, всё вокруг такое огромное. Хорошо помню первое занятие - это была физкультура, она проходила тогда в «Лужниках». Помню, как мы шли от станции метро Фрунзенская, там ещё была кафедра биохимии в старом здании, и там же анатомичка. Для меня, поскольку я не планировал стать врачом, все походы туда были абсолютнейшим шоком. Это был один из самых тяжелых предметов. И кстати, в первый день была как раз анатомия, мне тогда это показалось очень тяжелым, безумно сложным. Я никак не мог себе представить, что моя сегодняшняя работа в Институте Шарите будет так тесно с ней связана. Мою должность фактически можно приравнять к заведующему кафедрой анатомии, и если бы мне тогда, кто-нибудь сказал, что я буду «заведующим кафедрой анатомии» одного из лидирующих вузов Германии - я бы не поверил.

- Как изменился Университет за эти годы?

- Внешне, наверное, не очень. Деревья выросли, микрорайоны вокруг самого Университета выросли. Раньше было так: на первом плане ЦНИЛ (Центральная научно-исследовательская лаборатория), потом лес за ЦНИЛом. Когда я учился, между Центром матери и ребёнка и Университетом не было ни одного здания. Выглядело это, конечно, завораживающе - посередине пустыря стояло новое здание Научно-исследовательской лаборатории, для нас это была совершенная магия. Помню, как мы приходили туда и нам показывали разные приборы, демонстрировали их работу, это казалось каким-то волшебством. Интересно было бы посмотреть на лабораторию после реконструкции. Мы очень много ездили по Москве, в принципе все 6 лет учёбы. Часть кафедр была в старом здании на Пироговке: кафедра биологии, морфологии, фармакологии, радиологии, физики, химии. А латынь, английский и философия проходили в новом здании.

- Какую роль образование, полученное в Университете, сыграло в Вашей карьере?

- Конечно, образование мне, очень помогло. Это основная база. Дело в том, что вообще в науке процентов 70 это всё, что хоть как-то связано с медициной. Той наукой, которой я сейчас занимаюсь, я мечтал заниматься, когда ещё в школе учился. В этом смысле всё пошло так, как я и предполагал. Но то, что я получу медицинское образование, что я начну чувствовать себя в какой-то момент в другом качестве - нет. Был момент, когда я стал себя ощущать  больше медиком, чем биологом. Даже не помню, как это случилось, наверное, на занятиях по хирургии на четвертом курсе. Меня это тогда очень увлекало. Вообще медики это отдельная каста, конечно. И наступает момент, когда ты либо хочешь себя чувствовать её частью, либо нет. Но ответить на вопрос, - кто я больше врач или биолог?- я не могу, потому что в определенный момент жизни границы стерлись.

Я учился на медико-биологическом факультете (МБФ). Не знаю, как сейчас, но раньше этот факультет, всегда стоял особняком. Он был таким, что ли, камерным -  человек сто примерно. Да и факультетов тогда было всего три: лечебный, педиатрический и наш. Вместе - чуть больше тысячи студентов было на курсе. Учиться было очень трудно. Тогда ходила шутка, что программа МБФ во втором меде в разрезе выглядит так: взяли программу биофака МГУ, добавили чуть больше математики и слили с программой лечебного факультета. По рассказам моих друзей, окончивших Биофак, у нас на МБФ учиться было в разы труднее. Даже на лечебном факультете программа была проще.

Мне всегда казалось, что предметов было слишком много. Я вообще не мог понять, зачем мне это всё учить и думал, что это совершенно не пригодится. Если бы сейчас вернуться на 20 лет назад в Университет, то я бы, конечно, с большим вниманием ко многим дисциплинам отнёсся. Я очень сильно увлекался генетикой и меня мало что ещё интересовало. И масса других дисциплин мне казались не особенно и нужными, то есть я всё учил, конечно, но исключительно с целью сдать экзамен. А вот когда начал работать, понял, насколько правильно была сделана программа, насколько она была сбалансирована, да, может, немного перегружена. Но я только спустя годы оценил, насколько мне пригодились базовые вещи в фармакологии, хирургии, патологии.

Вообще у нас был забавный курс. Половина хотели стать учеными, а половина врачами. Поэтому многие и переходили потом кто на лечебный, кто на педиатрический факультеты. Было жутко интересно, очень интернациональный был курс, поскольку приезжали студенты по целевому набору из множества советских республик. И это была такая горючая смесь, особенно это чувствовалось в общежитии. Вот это была настоящая жизнь.

- А как проводили время вне учёбы?

- У нас очень популярно было под гитару петь, было много креативных ребят, которые сами песни писали, собирались и пели. Организация такая была - «Студенческий комитет», кажется, она называлась. Группа активистов занималась организацией разных вечеров, дискотеки даже проводили, чуть ли не раз в месяц.

Университет ежегодно проводил большой студенческий концерт. Тот, который я очень хорошо запомнил, был в мой первый год обучения и проходил в Центральном доме туриста. Выступали по несколько человек с каждого факультета, с самой разной программой. И, конечно же, самый волнительный праздник это выпускной бал. Вручение диплома, произнесение вслух клятвы, тогда она ещё называлась не «клятва Гиппократа», а «Присяга врача Советского Союза». Даже в дипломе производилась отметка о принятии присяги. Ну и гимн, конечно. Очень было торжественно!

- Кто большего всего запомнился из преподавателей?

- У каждой кафедры была своя особенность. Например, на кафедре физики волшебным образом подбирались преподаватели с одинаковыми именами и отчествами Александр Александрович, Михаил Михайлович и таких было много. Было ощущение, что их подбирают по этому параметру. У нас была совершенно замечательная кафедра патологии, которую возглавлял профессор Виктор Иванович Пыцкий – потрясающий преподаватель, очень знающий и очень строгий. Среди профессоров были Юрий Викторович Балякин, Юрий Павлович Сюсюкин и Олег Юрьевич Филатов. И вот помню экзамен, а у Пыцкого ещё был кабинет достаточно тёмный, все студенты трясутся, потому что его ужасно боялись. А он выходит к нам ,потирая руки, и говорит: «Ну что? Посюсюкали, побалякали, пофилонили? Посмотрим, что вы нам тут теперь пропыцкаете!»

 Забавных случаев было, конечно, много. Запомнился профессор Захарченко Виктор Николаевич , он вёл очень сложный предмет - физическую химию. А запомнился он своей особой методикой преподавания. Захарченко считал, что за одно занятие усваивается только 30 процентов новой информации, поэтому сначала повторял предыдущую лекцию, а потом добавлял треть новой. И каждые 15 минут он перемежал как-нибудь историческим анекдотом. На одной из лекций по термодинамике он обратился к аудитории и попросил назвать пять самых известных персидских поэтов древности. И тому, кто назовёт всю пятерку, пообещал поставить зачёт по физхимии автоматом. Хитрость состояла в том, что профессор не повторялся в своих вопросах, задания были всегда разными, и никто из старшекурсников не мог помочь, подсказывая ответы на такие викторины заранее. Постольку такого человека не находилось, стали вспоминать по одному, а профессор ждал пока назовут Саади. И когда кто-то таки вспомнил этого поэта, утвердительно покачал головой и добавил: «да, действительно был такой персидский поэт, а вот во времена французской революции, жил очень известный государственный и военный деятель – Лазар Карно. И этот самый Карно очень любил персидскую поэзию, его любимым поэтом был как раз Саади. Настолько, что в его честь назвал своего первенца. Так вот Саади Карно открыл второй закон термодинамики – закон Карно». Конечно, с таким подходом к обучению, материал усваивался гораздо быстрее.

Хорошо помню Сутягина Павла Валентиновича, он как раз вёл мою группу. На кафедре морфологии был свой стиль «с шутками - прибаутками», но при этом педагоги были очень строгими. Как-то им это удавалось совмещать. Ходила такая байка, не знаю, правда, или нет. Но суть в следующем: когда сдавали экзамен, где нужно было перечислить все дырки на черепе по латыни, кто-то из преподавателей (Сутягин или Федосеев) заранее просверлил ещё одну дополнительную. Разумеется, студент не смог её опознать и расстроенный ушёл с экзамена. Но через пару недель подошёл к преподавателю и попросил посмотреть срез ткани, объяснив, что не может определить что это. А на кафедре педагоги все срезы на глаз определяли без микроскопа и говорили сразу печень это сердце или мышцы. А тут почему-то сразу не вышло, через микроскоп тоже не получилось, и преподаватель попросил дать ему больше времени, чтобы позже подробно его изучить. А после ухода студента обнаружил записку с таким содержанием: (предположим, что преподавателем был Сутягин) «Уважаемый Павел Валентинович, не трудитесь. Это срез колбасы за 2,20».

- Сохранились у Вас друзья с Университетских времён?

- Конечно, отношения, которые начинаются в юности – самые крепкие, хотя такие знакомства, зачастую бывают случайными. Половина моих университетских осталась друзей еще с момента, когда мы уходили в армию. Раньше ведь забирали служить прямо посередине учёбы, а потом через пару лет восстанавливали. Вернулись мы в Университет уже на другой курс. И поскольку программа менялась, из нас собрали группу бывших армейцев. И вот один из этих людей сейчас профессор в Америке, мы до сих пор очень дружны. А когда я пришел учиться в аспирантуру Института биоорганической химии, познакомился с Сергеем Анатольевичем Лукьяновым. Я защищался у него и стал его первым аспирантом. Мы работали в одной группе, которая потом преобразовалась в лабораторию, потом в целый отдел. Когда мы с ним только начинали работать, я ещё не знал, что он будет одним из самых цитируемых российских биологов, и станет ректором моей alma-mater, я себе даже представить этого не мог. Мы дружим уже 26 лет.

- Как случилось, что Вы переехали жить и работать в Германию?

- Я совершенно не предполагал, что уеду за границу. После защиты я понял, что, к сожалению, в России в начале 90-х было невозможно заниматься тем, чем я хотел. Генетика и нейоробиология мышей - это очень дорогая наука и такого у нас в стране ещё не было. Тогда я взял список лабораторий, в которых мне хотелось бы работать, их было около двадцати, и разослал туда заявления. Примерно десять мне ответили приглашением. И я стал выбирать. Сделал таблицу с 12-ю разными параметрами для каждой и ставил плюсы и минусы для себя. Я искал по своему профилю, по тому, что мне интересно было. И так вышло, что лаборатория в Германии получила на один плюсик больше, чем все остальные. Следующая за ней шла лаборатория в США, в городе Солт-Лейк Сити. Человек, который меня туда пригласил, позже получил Нобелевскую премию. Мне тоже, правда, повезло работать в лаборатории у прекрасного ученого, который впоследствии стал президентом Немецкой Академии Наук (Институт Макса Планка).

- Ваша семья Вас поддержала в этом выборе?

- Да, мы переехали вместе. И уже живём в Германии 20 лет. Мы с женой  учились на одном курсе. Первый ребёнок у нас появился довольно рано, тогда было принято рано рожать детей. Сейчас у нас уже  четверо. Я не знаю, как бы сложилась моя жизнь, не появись у меня семья так рано. Никто этого не знает. Я не могу сказать, что карьера для меня важнее семьи. Без одного не было бы другого. Без семьи карьера теряет всякий смысл. Если бы меня поставили когда-нибудь перед выбором – либо семья, либо наука. Науку я бы не выбрал и никакой другой род деятельности - для меня семья важнее всего остального.

Конечно, наука это такая вещь, которая требует отдачи и тут очень важна поддержка родных и взаимопонимание. Я своим студентам говорю, что в науке можно оставаться при одном условии: когда ты не можешь себе даже представить, что мог бы заниматься чем-нибудь другим. Она приносит массу позитивных эмоций, но и неудачи встречаются очень часто, к этому нужно быть готовым заранее. И у меня был момент уже на западе, когда я подумывал: а не уйти ли мне из фундаментальной науки? На западе конкуренция очень сильная. Я не собирался совсем распрощаться с любимым делом и уходить в коммерцию. Но наступает такая фаза, когда ты заканчиваешь работать в постдокторантуре и должен становиться потихоньку независимым. И это та фаза, на которой многие уходят из науки. Сложно найти подходящее место, повторюсь - конкуренция большая. И в этот момент я подумал, не уйти ли мне на фирму, из серии research and development, заниматься поиском лекарств, например. Этот период долго достаточно длился. И с тех пор я не могу представить, чтобы я чем-то другим занимался. Мне везло. Мне очень везло, что я встречал настолько талантливых людей. Сергей Лукьянов как раз один из них. На западе я встречал потрясающих людей, и я всегда оказывался в очень хороших местах. Ученые зачастую не самые приятные люди в общении, но вот мои коллеги оказывались не только профессионалами своего дела, но и прекрасными людьми. Сейчас, оглядываясь назад, я допускаю, мысль, что окажись я в лабораториях с не очень хорошими условиями, всё могло бы сложиться совсем иначе. В науке очень важно, чтобы была некая доза удачи, чтоб везло и, чтобы ты искренне любил своё дело.

- Какие эмоции испытываете, когда спустя столько лет возвращаетесь в стены родного Университета?

- Я очень люблю приезжать, когда есть возможность. Всегда с удовольствием захожу на часик другой - просто пройтись по Университету. Когда я там оказываюсь, в памяти всплывают вещи, о которых, я уже, казалось бы, давно забыл.

В Россию меня, конечно, тянет. В прошлом году я вернулся сюда по работе. В Нижнем Новгороде у меня есть ещё одна лаборатория генетики развития мозга в НИИ Нейронаук. Мне очень нравится ездить, общаться с молодыми специалистами, со студентами. Тяжелые времена уже позади и сейчас в науку идут молодые талантливые ребята. И не просто, чтобы сделать диссертацию и уехать на Запад, наоборот – хотят остаться, хотят в России работать. Это очень обнадёживает и меня всё же не покидает мысль, о том, чтобы вернуться и внести свой вклад в развитие  российской науки.

- В двух словах – что для Вас значит Второй Мед?

- В двух словах тут не скажешь… Для меня это очень многое. Я там встретил свою жену, у меня родился первый ребёнок, когда я учился в Университете. Это моя молодость, начало моего пути в науку. Я с Сергеем Анатольевичем начал работать, когда ещё на пятом курсе учился. Это почти все мои друзья, с которыми я до сих пор общаюсь. Я их всех тогда нашёл, пока учился, за редким исключением. Это фактически начало самостоятельной жизни, которое заложило основу всего, что у меня сейчас есть - и семьи, и детей, и друзей, и моей науки.