Александр Сергеевич Матвеевский

—  кандидат медицинских наук, доцент, врач-анестезиолог Tampa General Hospital (г. Тампа, Флорида), MD, PhD, MEd, выпускник лечебного факультета 1977 года.

— Александр Сергеевич, в каком году Вы окончили Университет?

— В 1977 году, а обучался на лечебном факультете. Можно сказать, я лично знал Юрия Михайловича Лопухина (ректор Второго МОЛГМИ в1965–1984 годах. — Прим. ред.), немного работал с его сыном. Кроме того, я общался с Владимиром Никитичем Ярыгиным (академик РАН, ректор Университета с 1984 по 2007 гг.— Прим. ред.), предлагал ему свои услуги в качестве преподавателя по сосудистой хирургии, а он мне ответил: «Не надо, спасибо, у нас свои есть хирурги» (смеется. — Авт.).

— Если говорить о Втором меде, что Вам вспоминается в первую очередь?

— Я очень хорошо помню, как сдавал вступительные экзамены по физике и биологии, помню, как долго и упорно искал свою фамилию в списке двоечников по сочинению. И не нашел: оказалось, что у меня была тройка. А все остальные экзамены (их было три) я сдал на пятерки. Вообще, вся моя учебная жизнь прошла в химической лаборатории на Фрунзенской, и я очень хорошо помню анатомичку. Когда я сдавал на экзамене иннервацию руки (а это кисть и предплечье, соответственно очень много мышц и нервов), профессор схватил какую-то мышцу и говорит: «А эта чем иннервируется?» Я отвечаю: «А я не помню, давайте я вам лучше все расскажу!» Пришлось рассказывать все (смеется. — Авт.). И мне поставили пятерку за экзамен.

— Александр Сергеевич, Вы окончили лечебный факультет, а в итоге выбрали педиатрию. Почему?

— Я тогда занимался в кружке при Первой градской (больнице. — Прим. ред.). Руководил кружком на тот момент Валентин Михайлович Буянов (заведовал кафедрой общей хирургии с 1980 по 1998 гг, академик РАН), и я хотел остаться у него. Пришел с такой просьбой в деканат ординатуры и аспирантуры, а мне сказали, что мест в Первой градской уже нет. Я спросил: «Куда же мне теперь?», и мне ответили, что в 57-ю больницу. Позже, при встрече с Валентином Михайловичем, я рассказал ему об этом, и он мне ответил: «Ну что же ты мне ничего не сказал?! Я бы помог».

В клиническую ординатуру меня взял Эдуард Павлович Думпе (заведующий кафедрой хирургических болезней в 1977-1981гг, профессор), и после окончания я остался у него работать врачом. К великому огорчению он скоропостижно скончался в совсем молодом возрасте. На смену ему пришел Игорь Иванович Затевахин, ныне академик РАН, который наверняка меня помнит. Под его руководством в 1983 году я защитил кандидатскую диссертацию. Года три-четыре назад я читал лекцию у него в 57-й больнице (кафедра хирургических болезней педиатрического факультета была и сейчас остается на базе ГКБ № 57). Профессор Думпе занимался больше венозной патологией, Игорь Иванович — артериальной, а я стал развивать сосудистый раздел. Потом открыли два сосудистых отделения.

— Расскажите об учебе в кружках?

— Я прошел через разные кружки. Ходил на нормальную физиологию к профессору Г.И. Косицкому (мы учились по его учебнику), потом на микробиологию. Руководитель кружка говорила: «Саша, не надо в ординатуру, лучше сразу в аспирантуру!» Ходил также на факультетскую терапию к А.И. Нестерову. Помню, как сдавал экзамены у А.Д. Адо.

У меня такая эволюция: кружки-кружки, потом с одногруппником Алексеем Суходоловым попал в Первую градскую и там ходил на дежурства в отделение хирургии. У меня были проекты, я делал доклады. До сих пор помню, как выступал с обзором статьи о подключичных катетерах. Это было в мраморном зале Первой градской. Виктор Сергеевич Савельев, у которого кабинет был на третьем этаже, спускался по лестнице вниз, где сидела аудитория. Он был маленький, толстенький, круглолицый, в халате с развевающимися полами. И все вставали. Это сохранилось, когда пришел Затевахин, и когда Думпе в 57-й больнице входил в ординаторскую, тоже все вставали.

Игорь Иванович Затевахин был для меня спиной, которая защитит. Я не чувствовал личной ответственности. А на Западе наоборот: за все отвечает врач, там это выгравировано на камне, и никакой спины нет. Там ты можешь нанять юриста, а здесь было чувство защищенности. Не было такого понятия «судить врача». Я вам приведу пример. В госпитале был пожилой афроамериканец, у него за время пребывания в госпитале образовалась язва на коже. Он судился с госпиталем, обвинял его в плохом уходе и отсудил 700 или 800 тысяч долларов. Иногда пациенты приходят и начинают сразу на всякий случай записывать имена. Но этого делать не нужно: когда идет суд, госпиталь обязан предоставить все записи.

— Александр Сергеевич, а какая мотивация была у Вас?

— Я был искренним, мне хотелось стать хорошим врачом. Я не знал, как учат за границей, но было ощущение, что мы можем улучшить систему здравоохранения здесь. Одним из вариантов было заниматься исследованиями. Наша ординатура эквивалентна резидентуре за рубежом, где обучение длится три года, а у нас два. Я три года занимался исследованиями по анестезиологии в педиатрии, хотел быть хорошим специалистом, общался с разными людьми. Потом, в 1991 году, у меня появилась возможность поехать США. Там я занялся исследованием по сосудистой хирургии в компании «Феникс»  в штате Аризона. Они занимались и эндоваскулярной хирургией. Мы делали стенты, начали разрабатывать их для сонных артерий. Это были наши первые шаги. Я хотел пойти в хирургию, но попасть в хирургическую резидентуру было практически невозможно. Поэтому я пошел в резидентуру по анестезиологии.

— Вы очень много работали, когда учились. А студенческая жизнь вне стен института у вас была?

 — Конечно. Мы собирались в общежитии, пили вино, танцевали и прочее все. В моей группе было меньше половины москвичей. У нас была хорошая дружная компания, мы пытались поддерживать отношения. С некоторыми до сих пор поддерживаю связь по телефону или e-mail. Больше десяти лет назад я приезжал в Москву, и мы встречались большой группой. Хочу сказать, что время летит, и если вы что-то хотите делать, то делайте это сейчас. Если вы не поставите себе цель, через десять лет это время пройдет.

Мой родной брат встретил в аэропорту. Я предложил заехать куда-нибудь поесть, кофейку выпить. Я его все склонял поехать в какой-нибудь «Метрополь» или «Националь», но он сказал, что по дороге есть Макдоналдс. Мы заехали, и я был приятно удивлен разницей, какой Макдональдс здесь и какой на Западе. Качество продуктов и обслуживание у нас лучше. Вообще хочу сказать, что многое, не связанное с медициной, изменилось у нас в лучшую сторону. Например, транспортная система, метро.

— А в Университете Вы чувствуете глобальные изменения?

— Честно скажу, мне многое не известно, чтоб ответить на такой вопрос. Очень любопытно, как сейчас шесть лет учат студентов в Университете и на клинических базах. Я могу рассказать, как нас учили. У нас все было немножко неструктурировано. Были интерны один год, кому-то что-то доставалось, кому-то нет. В Штатах в клинической ординатуре по анестезиологии мы должны были пройти все «rotations» (повторения). Если ты чего-то не сделал, то все вернется к директору программы. Я не был директором программы, но работал над созданием нескольких «fellowship programs» (стипендиальные программы).

— Вы много общались со своей группой?

— Общались и на шашлыки ездили, отмечали дни рождения. Когда я был в ординатуре, я ездил в стройотряды. На I курсе мы собирали картошку где-то под Можайском, а на последнем — сажали. Мы жили в пионерском лагере, у нас было несколько ребят из Грузии, они были на кухне, готовили, а мы работали в поле. Вместе с авиационным институтом я поехал врачом на Север. Мы строили ГЭС на реке Курейке (это за полярным кругом). Тогда я уже работал врачом, учился в заочной аспирантуре. Мы строили ГЭС, чтобы снабжать Норильск. Главный врач тогда еще уговаривал меня остаться.

— Сейчас практика проходит в ограниченном числе больниц. А какая у Вас была практика? Вы ездили со своими одногруппниками куда-то далеко?

— Да, после IV курса мы поехали в славный город Моршанск. Он знаменит табачной фабрикой (те, кто интересовался табаком, наверняка помнят сигареты «Дымок»). Моршанск оставил безумные воспоминания. У меня до сих пор перед глазами больной со сломанной шеей, который лежал на вытяжении, на наклонном таком щите (он нырнул в реку и ударился головой о дно, там было мелко, и он сломал шею). Еще были терапевтические больные астмой, которым нужен был эуфиллин, а его не было. Это была маленькая участковая больница, где был врач, который лечил все.

— Вы помните свою первую операцию?

— Да, я тогда был ординатором. Помню, что со мной был Виталий Константинович Кушнир, он мне ассистировал. Я волновался. Помню, там были профессорские ножницы. Они очень острые, из специального металла. Они могут стоить 300–400 долларов или дороже. У нас был Андрей Владимирович Гуляев, который заведовал кафедрой до Думпе. Он защитил докторскую диссертацию по переливанию трупной крови. Кушнир мне тогда сказал: «Ты не волнуйся, Саша. Я один раз сел на очки Гуляева и раздавил их»… Операция тогда прошла хорошо.

Я начинал общим хирургом, а потом у Игоря Ивановича Затевахина открылись два сосудистых отделения, и я перешел туда, потому что был связан с кандидатской диссертацией. Я начал заниматься сосудами, были операции, которые длились по восемь-девять часов. В конце операции у тебя ноги просто отекают. Мне очень нравилось лечить сосудистую импотенцию под микроскопом, у нас были так называемые тематические больные. До сих пор помню, как под микроскопом зашивал сосудики, где-то по два миллиметра.

— Что для Вас Второй мед?

— Этот университет имеет для меня колоссальное значение, потому что все, что я знаю, чему научился и базу я получил здесь. Несмотря на то, что были недостатки и отличия, это было много лет назад. В Штатах я с гордостью говорил, что окончил один из лучших мединститутов России. Я помню, когда мы поступали,  была конкуренция между Первым и Вторым медами: кто лучше, у кого больше академиков. Я горжусь тем, что окончил Второй мед. Конечно, недостатки могут быть, но база была очень солидной, нас учили звезды медицины того времени.