Дмитрий Юрьевич Выборнов
Доктор медицинских наук, профессор, заместитель главного врача по медицинской части Детской городской клинической больницы (ДГКБ) им. Н.Ф. Филатова, профессор кафедры детской хирургии педиатрического факультета (ПФ) РНИМУ им. Н.И. Пирогова, выпускник ПФ Университета 1988 года.
— Дмитрий Юрьевич, почему Вы выбрали профессию врача?
— Я принял решение еще в четвертом или пятом классе, начитавшись литературы о врачах. Прежде всего имею в виду книги Юрия Германа «Дорогой мой человек», «Я отвечаю за все» и «Дело, которому ты служишь». Это трилогия о судьбе врача-хирурга, потом данные издания были экранизированы. Прочитав книги выдающихся кардиологов Николая Михайловича Амосова, Федора Григорьевича Углова, я поначалу решил стать именно сердечно-сосудистым хирургом.
— Откуда появилась такая литература? Вас кто-то направлял в выборе профессии?
— Не сказал бы. В те времена было модно читать. Точнее, это являлось необходимостью, поскольку других источников информации, по сути, не существовало. Советские, как сейчас принято говорить, массмедиа утверждали, что СССР — самая читающая страна. И это было так: люди читали везде — в транспорте (автобусе, метро), во время перерыва на обед. Требовалось откуда-то получать информацию. Мне кажется, художественная литература — это тот материал, из которого ты черпаешь именно позитивные сведения. Жизнь казалась в какой-то степени сложной по разным обстоятельствам, хотя в то же время она была счастливой. Не помню той «темноты», которую сейчас себе некоторые представляют, думая о советских временах. Может быть, кто-то мне и подсказал почитать именно о врачах. Вероятно, родители. Хотя в семье у нас медиков не было, я в этом смысле первопроходец. И я очень заторопился в медицину. Настолько, что окончил восемь классов и, отказавшись от предложения директора школы и классного руководителя о продолжении общего среднего образования, ушел в медучилище. Так сильно мне хотелось окунуться в медицину! На этом я потерял три с половиной года, стал фельдшером, а потом, что закономерно, опять пришел к вопросу о необходимости поступления в институт. Во время получения среднего медицинского образования и занятости на клинических базах у меня уже сложилось благоприятное впечатление от работы именно с детьми. Это более светлая область медицинской деятельности. Взрослые совсем другие, и, как правило, такие пациенты негативны ко всему. Возможно, именно этот пессимизм и отвергало мое внутреннее состояние. Дети всегда на позитиве. Они болеют ровно столько, сколько у них болит. Как только боль уходит, они снова здоровы и радостны. У меня было две идеи насчет будущей профессии: я хотел работать или в медицине, или в педагогике, причем быть именно школьным учителем. И поэтому, когда все-таки возник вопрос о дальнейшем выборе, сомнений не оставалось. Я знал, что буду работать с детьми. А учили лечить маленьких пациентов только во Втором медицинском институте, на нашем единственном в Москве педиатрическом факультете. Он был первым создан в 1930 году. Так я его и воспринимаю — первым и единственным — до сих пор!
— Наверняка Вы помните свои первые впечатления от факультета?
— Мне кажется, что педиатрический факультет серьезно отличается от других. Когда люди приходят в Университет, они учатся специальности, и все факультеты занимаются профессиональной подготовкой врача, а ПФ одновременно — еще и большой воспитательной работой. Это продолжение школьного отношения к студентам: есть наставник — человек, который рассказывает тебе, что хорошо и что плохо в жизни, учит гуманизму в настоящем смысле, любви к детям. В первую очередь в воспоминаниях возникает образ Марии Федоровны Дещекиной. Это не просто педагог по специальности, но и учитель по жизни — того, как нужно относиться к педиатрии. Хотя лично у нее я никогда не учился. Она не читала у нас лекций, но у меня было много поводов для общения с ней, поскольку я входил в актив комсомольской организации, а Мария Федоровна являлась активным общественным деятелем. Что, кстати, во многом напоминает современный педиатрический факультет. Мне кажется, что Мария Федоровна Дещекина и Лидия Ивановна Ильенко очень похожи в подходе к обучению и общению со студентами. Лидия Ивановна — человек темпераментный, огонь, мощный двигатель, для нее важно не только выучить узкого специалиста, но и подготовить гражданина.
— Каких преподавателей Вы еще вспоминаете?
— Как говорится, первая любовь не забывается. Потом может быть много встреч, но одного человека ты запоминаешь навсегда. В первую очередь со времен студенчества остался в памяти член-корреспондент РАМН Андрей Владимирович Мазурин, руководитель кафедры пропедевтики детских болезней, которая работала тогда на базе Измайловской больницы (сейчас входит в Морозовскую ДКБ. — Прим. ред.). Он один из создателей современной отечественной педиатрической школы. Советская медицина, как мне кажется, всегда была проникнута чувством глубокого гуманизма, человечностью, умением слушать пациента, сопереживать. В педиатрии это в наибольшей степени наблюдается, особенно у представителей старой школы. Мне повезло, что, учась на втором курсе, я пришел в кружок детской хирургии, руководителем которого был доцент Вахтанг Панкратович Немсадзе. Каждый, кто к нему попадал, называл себя «вахтанговцем». Вахтанг Панкратович был человеком, который находил подход ко всем студентам: он умел с ними разговаривать, работать, открывать потаенные уголки души. Таких людей встречается в жизни немного. Продолжая свое обучение в институте, я осознал, что пойду по его стопам и стану не просто хирургом, а травматологом-ортопедом. Вахтанг Панкратович кардинально повлиял на мой выбор специальности и многому научил как в профессиональном плане, так и в жизненном, был примером для подражания. Потом я встретился с профессором Евгением Петровичем Кузнечихиным, тоже деканом педиатрического факультета (указывает на портреты в кабинете. — Прим. ред.). Эти портреты были сделаны по моей просьбе, мои учителя всегда со мной. Евгений Петрович стал научным руководителем моей кандидатской диссертации. На центральном портрете изображен академик Юрий Федорович Исаков, заведующий кафедрой хирургических болезней детского возраста в 2-м МОЛГМИ, без его труда невозможно представить развитие российской хирургической школы. Мне повезло: когда я пришел сначала учиться, а затем работать на кафедру, застал эту удивительную когорту людей, имена которых были у всех на слуху. Многие читали их книги и даже не мечтали когда-нибудь встретиться, мне же повезло с ними общаться и даже дружить.
— Какие трудности возникали в процессе обучения? Или все шло гладко?
— Нет, были свои сложности. Я пришел в институт после училища, а оно не дает, естественно, фундаментальных знаний по общим предметам — химии, физике. В вуз я поступал дважды. Так как у меня был красный диплом о среднем специальном образовании, то требовалось справиться только с профильным экзаменом. В первый год после окончания училища при поступлении я сдавал химию, и неудачно. На следующий год профильным экзаменом была биология. Не ожидал, что пойду поступать, поскольку мои документы уже лежали в военкомате. Меня должны были призвать на службу, но к началу вступительных экзаменов со мной так и не связались. Поэтому я пошел в военкомат и попросил вернуть мне паспорт. Как ни странно, мне его отдали! И я решил поступать. Сдал биологию на пять. В год, когда с поступлением не сложилось, короткое время работал в скорой помощи, затем вернулся в училище, преподавал и готовился снова к вступительному экзамену.
На первом курсе особое внимание уделяют изучению химии, биологии, физике, и тут возникли проблемы, которые пришлось преодолевать с большим трудом. Очень ждал, когда же наконец начнется клиника. Первый год, по-моему, я даже стипендию не получал, потому что были тройки. На следующих курсах стал резко выправляться, пошла клиническая работа! У меня была моральная подготовка к ней благодаря окончанию училища. Я сам себе казался лучше и сильнее остальных (Улыбается — Прим. ред.). Поскольку уже имел опыт общения и работы с пациентами. Дальше я получал только повышенные стипендии.
Обучение в медицинском институте состоит в том, что наряду с базовыми предметами (анатомией, биологией, физиологией и т. д.) ты за весь период проходишь через разные кафедры. Например, попадая на кафедру дерматовенерологии, думаешь: «Как здорово, как интересно! Может быть, сюда?» Потом ты уже на кафедре судебной медицины, общей хирургии или офтальмологии, и каждый раз ощущаешь то же самое, что и в первом случае. С новой специальностью, ее гранями мы знакомимся не поступательно, а заново. Каждый раз ты встречаешься с новыми преподавателями. И Второй мед, как мне кажется, всегда отличался высоким уровнем преподавательского состава, тут трудились мэтры в своей области, им было чем делиться со студентами.
— То есть, несмотря на любовь к хирургии со школьных лет, у Вас все-таки возникали сомнения по поводу будущей специальности, когда начинался новый цикл лекций?
— Да, сомнения возникали, однако почти везде могла быть хирургия — просто в другой области, а не в травматологии и ортопедии. Здесь все стандартно: новое всегда вызывает интерес. Да и выбирать обычно сложно. В качестве примера могу привести своего ученика, который с отличием окончил Университет, завершил обучение в ординатуре и аспирантуре, защитил диссертацию по детской хирургии, потом пришел ко мне и сказал: «Я, наверное, не смогу работать хирургом». Выбирать сложно, важно — не ошибиться, но если такое произошло, главное — уметь себе в этом признаться. Поскольку, если ты занимаешься тем, что тебе неинтересно, это вряд ли принесет пользу твоим пациентам.
— Что бы Вы пожелали сомневающимся студентам? Как им сделать максимально правильный выбор?
— Очень рано надо начинать читать дополнительную литературу, посещать кружки на разных кафедрах. У нас же развита работа Студенческого научного общества. Например, на нашей кафедре (детской хирургии педиатрического факультета. — Прим. ред.) заседание кружка проходит еженедельно. Так повелось, что у нас самое большое количество посетителей. Но мы видим, что в сентябре приходит полная аудитория, и постепенно в течение года количество интересующихся уменьшается. Остаются действительно те, кому по душе наша специальность. Если ты не будешь ходить и интересоваться, смотреть и слушать, читать дополнительные источники информации, у тебя не появится никаких мыслей о том, кем хочешь быть. К сожалению, очень часто сталкиваюсь с тем, что студенты даже к 5-му курсу не понимают, каким видят свое будущее в профессии. Когда завершаю свой цикл лекций, некоторым обучающимся задаю вопрос о дальнейших планах, и многие оказываются в растерянности, потому что ответа у них нет. Я не говорю, что они должны посещать все кружки разом, но получить представление о каждом необходимо. В начале обучения я ходил на оперативную хирургию, мне очень нравилось работать там с анатомическими препаратами, потом я оказался в детской хирургии, и тут у меня уже все сложилось. Хотя когда я пришел сюда на 2-м курсе, у нас еще не вели клинические дисциплины, поэтому, честно говоря, я мало что понимал. Здесь занимались учащиеся старших курсов, они обсуждали методики, называли их авторов, докладывали об операциях, показывали больных, приводили данные лабораторных и инструментальных исследований. Поначалу у меня не было большого понимания — только одно очарование. Я осознал, что все это получится узнать, всему можно научиться! Как-то раз я шел из института к Ленинскому проспекту, меня обогнали старшекурсники, они обсуждали операцию (дословно: «резекцию желудка по Бильрот II в модификации Гофмейстера — Финстерера»). Я запомнил эту фразу и подумал: «Что это? Неужели и я такое узнаю? Разве можно это запомнить?» Поэтому совет один: интересоваться и смотреть! Мы же ходим по магазинам, выбираем, оцениваем, примеряем. В медицине работает то же самое. Нужно ходить и примерять на себя специальность.
— Чем Вы занимались в свободное от учебы время?
— Я всегда интересовался общественной работой. Во втором полугодии первого курса стал секретарем комсомольской организации потока, а на втором — работал в комитете комсомола факультета, затем института. Через какое-то время стал членом парткома. Везде занимался организационными вопросами, спортивной, культурной и научной жизнью студенчества. Эта работа занимала все свободное время. Сегодня можно по-разному оценивать и комсомол, и пионерию. Лично для меня важно, что это была командная работа. Существовал клуб единомышленников: мы общались тогда и продолжаем контактировать сейчас. На данный момент это действующие врачи, профессора нашего Университета, руководители клиник.
— Вспоминаются ли Вам студенческие мероприятия, организацией которых Вы занимались? Или это была каждодневная рутинная работа?
— Летом начинался так называемый трудовой семестр, функционировали студенческие строительные и медицинские отряды. Учащиеся младших курсов шли работать санитарами. Мы к тому же занимались сопровождением всех спортивных и культурно-массовых мероприятий, всевозможных конкурсов. Это было интересно! Ребята из другого отдела организовывали международные обмены. Наши студенты выезжали в составе строительных отрядов в Чехословакию, Югославию и т. д. Помимо этого, была еще и врачебная практика за рубежом. В 1987 году мне посчастливилось отправиться на месяц в ГДР. Мы побывали в клинике «Шарите», которая произвела на нас неизгладимое впечатление, особенно в части коммунальных условий. Одним словом, лоск — и с точки зрения оформления, и что касается оснащения. Анализы отправлялись по пневмопочте, пациентов ставили на электронный учет (у них уже тогда везде были компьютеры, а мы об этом только мечтали).
Несколько позже я оказался в другой клинике — Свободного университета Берлина. К моему удивлению, ее собирались снести, поскольку отстроить здание заново было проще, чем переоборудовать существующую больницу. Думаю, что в нашей стране такая клиника являлась бы точно самой передовой еще минимум полвека. Но это все касается коммуникаций и аппаратуры. Есть еще такое понятие, как клиническое мышление. Это то, что всегда отличало российских специалистов, и то, что мы стараемся привить сегодняшним студентам и начинающим врачам. К сожалению, сейчас часто бывает так, что больной поступил, еще толком не рассказал о проблеме, а его уже отправляют на анализы, ультразвук, компьютерную томографию и пр. Специалист должен сначала максимально собрать информацию от пациента, затем сделать выводы из клинического осмотра. Далее — сформировать для себя дифференциальный диагноз, который состоит из трех-четырех нозологий, подходящих под симптомы. И только на основании этого ты делаешь выводы и выписываешь направления на исследования. Сегодня зачастую врачи докладывают о больном так: поступил пациент, при ультразвуке обнаружено то и то, а на что жаловался — непонятно. Такой схематичный подход на Западе наблюдается давно: есть план, но в нем отсутствует размышление. И если ты сталкиваешься с ситуацией, которая не укладывается в схему, тут может возникнуть тупик. Мы призываем студентов размышлять: «Учитесь смотреть и слушать пациента. Возможно, вам кажется, что он говорит долго и нудно, но в своем рассказе он дойдет до того звена, которое окажется самым важным». Однако не будем забывать и то обстоятельство, что сегодня в поликлинике на осмотр больного дается 12 минут, и врачу, к сожалению, некогда выслушать. Ему бы заполнить электронную карту, выписать анализы, сделать назначения, а пациент еще должен раздеться и одеться, его надо осмотреть. Очень сложно сегодня работать. Тем более нужно учиться! Для того чтобы действовать быстро и без ошибок, необходимо много знать.
— Как Вам удается совмещать медицинскую практику и преподавание? Почему Вы работаете в обоих направлениях?
—У преподавателя в медицинском вузе на клинической кафедре всегда три ипостаси. Во-первых, он, будучи педагогом, должен приносить что-то новое студенту. А для этого необходимо учиться самому. Как учится врач? Он читает, анализирует своих пациентов, делает выводы. Иными словами, он ученый. Это во-вторых. И для того чтобы получать новые знания, иметь базу для аналитики, ты должен заниматься пациентами, работать врачом. Это третье. Так было всегда. Раньше и зарплата преподавателя складывалась из клинической и педагогической ставок. Кафедры работают на клинических базах в больницах, потому что педагог занимается и студентами, и больными. Врача учит врач, нельзя быть хирургом-теоретиком.
Есть, правда, кафедра оперативной хирургии. Люди выбрали для себя знание анатомии и технологии оперативных вмешательств, и они именно это преподают, им не нужен пациент, только базовые, фундаментальные знания. В моем случае для того, чтобы соответствовать времени и рассказывать студентам и как ставить диагноз, и как лечить именно сегодня, необходимо самому читать, развиваться. С 1988 по 2011 год я работал только на кафедре. С 2012-го в жизни появилась еще одна ипостась — административная деятельность в Филатовской больнице. Преподавание этому не препятствует, главное — уметь грамотно распределять время. Если нравится что-то, то ты не считаешь часы, все успеваешь. Если что-то делаешь из-под палки, то либо не стоит этим занимать, либо нужно ограничить какой-то вид своей деятельности. Мне интересно работать и со студентами, и с пациентами, а в операционной я отдыхаю морально.
— Как Вы считаете, новое поколение студентов кардинально отличается от Ваших однокурсников?
— Студенты, по моей мысли, одинаковы во все времена. Всегда были обучающиеся, у которых горят глаза, потому что им интересно. Они приходят к тебе подготовленные, хотят с тобой общаться. Есть студенты, у которых загораются глаза в ходе работы, они способны увлечься темой. Но встречаются и те, до кого невозможно достучаться, как к ним ни обращайся. Может, это случайные люди, возможно, им неинтересна именно та область, о которой рассказываю я. Тем не менее студенты не хуже и не лучше. Бывают сильные группы или пассивные, всегда есть лидер. От его отношения к предмету многое зависит. К нам в ординатуру приходят хорошие ребята.
— Что бы Вы посоветовали современным студентам для достижения высоких результатов?
— Считаю, что сегодня учащимся значительно сложнее, чем было нам, в силу экономики жизни. У меня стипендия в последние годы обучения составляла 53 рубля с копейками. Когда я устроился на кафедру (детской хирургии ПФ. — Прим. ред.) после распределения от института, стал получать 93 рубля. Другими словами, на стипендию в те времена можно было питаться, ходить в кино. Сегодня все несколько иначе, почти все студенты трудоустраиваются: надо и зарабатывать, и учиться. Как известно, плохой врач сам по себе ничего не теряет, теряет больной, к которому приходит этот специалист, а можно и больного потерять. Поэтому, чтобы стать хорошим медиком, нужно учиться. И хочу расстроить сразу всех студентов Университета: получать знания придется всегда, каждый день. Когда к нам приходят аспиранты, ординаторы, мы у них тоже учимся! Например, возьмем уровень владения компьютером или доступность получения информации — их не догнать. Когда я писал свои научные работы, кандидатскую и докторскую диссертации, мы могли найти данные только в медицинской библиотеке. Сегодня книги и журналы можно запросить в любом книгохранилище мира в электронном виде. Это огромное подспорье, но только для тех, кто хочет развиваться и стать хорошим врачом!
— Что Вы вкладываете в понятие «хороший врач»?
— Как мы представляем себе детского врача? Он приходит с игрушкой, он же обязан стать другом маленькому пациенту. Для того чтобы ребенок тебе открылся, начал рассказывать, он должен элементарно тебе доверять. Если ты ему не понравился, ты ему даже руку на живот не положишь, потому что будет сразу резко негативная реакция. Когда ребенок кричит, плачет, врач всю информацию теряет. Значит, ты должен производить благоприятное впечатление. И я сейчас не о деланой шепелявости вроде «тю-тю» говорю. Это должно быть в твоих глазах! Ты обязан выглядеть опрятно, не пугающе. Сейчас много медицинской одежды, но я считаю, что, например, страшные драконы на костюме — это лишнее. Хотя за рубежом есть тенденция, что детский врач ведет прием не в белом халате, а в яркой медицинской форме с нарисованными игрушками и т. д. Доктор должен быть психологом потому, что он общается не только с ребенком, но и ведет разговор с родителями. Пациент, даже самый маленький, считывает настроение своих родственников. Если малыш чувствует, что идет негативная нота в разговоре, он к вам станет относиться так же, поскольку маме он больше доверяет. Психология такова, что ты должен родителя убедить в правильности своего подхода к лечению ребенка. Сегодня взрослые не доверяют врачам так, как это было раньше. Они приходят подготовленными к беседе, подчерпнув информацию в интернете, смотрят заранее, к кому именно они попадают на консультацию.
— У Вас высший балл стоит во всевозможных рейтингах в интернете.
— Тем более тогда нужно соответствовать и не разочаровывать людей, ведь у тебя тоже может быть разное настроение или плохое самочувствие. Когда мне говорят, что детский врач должен быть добрым, я представляю себе человека, который лечит одиноких пожилых пациентов. Каким следует быть этому врачу? Мой ответ: вдвойне добрым! Взрослым чуть проще между собой общаться, а ребенок не всегда может вербально донести информацию. Сегодня у меня был на приеме мальчик двух лет, старался объяснить жестами, что его беспокоит. Между нами возникло понимание и доверие, несмотря на речевой барьер.
— Какое качество Вы больше всего цените в людях?
— Честность. Не только в медицине, но и во всех отношениях. Если ты с кем-то дружишь, ты должен быть честен. Врач — это честность перед собой и перед пациентом. От ошибок никто не застрахован, нельзя скрывать, если возникли какие-то технические проблемы в момент операции, при этом зашить красиво и сказать, что все прошло хорошо, — это преступление против себя и человека, который тебе доверился.
— Что для Вас значит Второй мед?
— Для меня это вся моя жизнь: начало медицинского образования (помимо училища). Придя в институт 1 сентября 1982 года, я никогда из него не уходил. Изменилось поколение педагогов, ушли те, о ком мы говорили в начале беседы, но остались их ученики. Приходят новые студенты, но я чувствую, что не меняется дух Университета и отношение к учащимся со стороны деканата педиатрического факультета. Сегодня Лидия Ивановна Ильенко — мой профессиональный товарищ, и я чувствую, что благодаря ей сохраняется то, что мы называем альма-матер (в настоящем смысле слова).
— Что бы Вы пожелали педиатрическому факультету сегодня?
— В эти юбилейные дни для ПФ в первую очередь вспоминаются слова Юрия Федоровича Исакова о том, что «нет никого главнее в институте, чем студенты». В связи с этим я хочу пожелать нашему факультету хороших учащихся — ребят, которые сознательно выбирают эту сложную стезю не просто врача, а врача-педиатра. Все медицинские специальности благородны, все характеризуются добротой. Но мне кажется, что педиатр — это исключение из всех правил, потому что это и врач, и педагог, и психолог, и массовик-затейник одновременно, поскольку нам доверяют самое важное в жизни — детей. Нам нужно уметь и сопереживать ребенку, который болеет, его родителям и выполнять свои обязанности — лечить маленьких пациентов. Я хочу пожелать студентам хороших педагогов! Потому что, когда вспоминаю свою учебу на педиатрическом факультете, возникают образы тех замечательных преподавателей, великих ученых и известнейших врачей, с которыми судьба подарила встречу! Тридцать лет продолжая работу в стенах Университета, я всегда в своих рассуждениях и поступках ориентируюсь именно на них как на высшую шкалу оценки своей деятельности. Всем здоровья, успеха! Процветания нашему любимому педиатрическому факультету!